К восьмому дню всё, кроме покойницы, было готово, и Мифлуха уже пыталась застрелиться, чтобы не испортились фрукты, заготовленные для угощения гостей торжества. Но Карин, выполняя обязанность телохранителя, предотвратила суицид. Все напряжённо ждали. Кавалеры разыскивали необходимые по протоколу смокинги, дамы завалили ателье заказами на пышные платья, приглашённый оркестр разучивал мелодии, которые ему предстояло исполнять для караоке.
Часть билетов на похороны была с успехом продана на чёрном рынке, что позволило окупить затраты на подготовку церемонии. И всё было хорошо, пока Дракиня в очередной из своих визитов не созналась в своей шутке. Оказалось, что Мифлуха не была отравлена ядом укусившей её редкой иррианской пчелы. Мало того что пчела была самая обыкновенная, так ещё оказалось, что у иррианцев и вовсе нет никаких пчёл. Просто Дракиню так раззадорили стенания Мифлухи, что она не нашла ничего лучше, как пошутить над Президентом, заявив, что та вот-вот умрёт от отравления.
Мифлуха перенесла известие о своей грядущей здоровой и счастливой жизни стоически.
– Однажды, – обратилась она к Дракине, – много лет назад я тоже вот так спланировала свой день рождения… а никто не пришёл. Какие люди сволочи!
Дракиня только развела руками в ответ: она тоже давно недолюбливала людей.
Чтобы добро не пропадало, Мифлуха всё-таки не стала отменять похороны.
– Если мы каждый год празднуем мой день рождения, – рассудила Мифлуха, – то мы каждый год должны праздновать и мой день смерти. Иначе как я могу родиться снова, если я уже родилась, но ещё не умерла?
В ходе церемонии Мифлуха лежала в отечественном гробу с записной книжкой и учитывала выявленные недостатки с целью их устранения в следующем году. По итогам церемонии Марию в очередной раз сняли с поста, а бесчеловечный указ об отечественных стульях отменили.
– «Ь» в конце слова «сволоч» пишется?.. – Мифлуха впилась взглядом в Карин. Та, хорошо зная Президента, резонно сочла вопрос риторическим и продолжила молча играться в тетрис. – Не пишется! – разрешилась от филологического ступора Президентским решением Мифландия Вторая. – Потому, что сволоч должна быть твёрдой, а не как этот… – Мифлуха смерила взглядом молодого человека в белом халате. – Ты-то, что ли, доктор? Я таких докторов сотнями в младенчестве душила. И вот результат – приходится иметь дело лично с тобой. Лечи, проходимец. Для начала… у меня, скажем… болит пятка.
– Но мне нужно знать, что болит у вас на самом деле.
– Нет, ты сперва расскажи, как будешь лечить больную пятку, а я там уж подумаю, стоит ли тебя допускать к чему-то более существенному.
– Я не специалист по пяткам. И вообще, мне ваша помощница сказала, что у вас простуда и кашель. Я как раз специалист по простуде и кашлю. Если у вас болит пятка – то вам нужно к хирургу.
– Вот за что люблю вас, мерзавцев, так вот за это – где один, там и тысяча. Шакалите по вечерам в поисках работы, круговая порука, бодай её в бок! Стоит заболеть плёвым кашлем, как тебя уже тащат к хирургу, и тот так и норовит тебе что-нибудь оттяпать. Нет. Ты мне совершенно не нравишься как специалист – я не чувствую в твоем взгляде цинизма. Врач должен быть циничным, подтянутым и мизантропичным. Если врач не мизантроп… то лично я к нему лечиться не пойду. Вот сам представь – врач-жизнелюб. Заходишь к нему с больным животом, а он улыбается. Тебе больно – а он лыбится, скотина распоследняя, прямо из-за своего стола, и спрашивает: на что жалуетесь?! Нет – такие врачи нам не нужны. Значительно лучше, когда есть взаимопонимание – ты заходишь к нему, садишься, а он начинает тебе жаловаться на то, как всё плохо. Сразу как-то на душе легче становится.
– Да, конечно, психологический контакт с пациентом важен… – замялся доктор, – Но всё же важно знать, что лично вас сейчас беспокоит.
– Многое. И я тебе скажу прямо – будь у тебя хоть капелька мозга, тебя бы тоже это всё беспокоило. Иррианцы на границах! Шутка ли. За ночь перебросили несколько крейсеров. Чего они этим всем хотят добиться, мне пока не ясно – и это беспокоит. Беспокоит Карин, девка уже не первой свежести, но никаких мыслей о семье и муже. Одни игрушки на уме. Учёные беспокоят – сидят все такие, с важным видом, и ничего не ясно, что они там делают. Ужасно же беспокоит такое. Вот вы – врачи, тоже беспокоите. Вот, например, вопрос – ты сам сказал, что занимаешься кашлем – чего же ты тогда в очках?! Нет, ну серьёзно, чего очки-то нацепил? Будь ты окулист – я бы не удивилась очкам, приди ты, терапевт, в наморднике медицинском – тоже бы гармонично смотрелось. А ты – терапевт-очкарик без намордника! Человек никогда не имеет такого интереса к чужой беде, как к своей собственной. Так что я в тебя, как в специалиста, не верю.
– Я бы предложил всё же…
– Доктор, давай поговорим, как человек с Президентом. Через сорок лет скитаний я вышла из запоя. Куда вышла?! Зачем?.. Не зевай, у меня создаётся опасное для тебя впечатление, что тебе неинтересно. Как я уже отмечала, иррианцы мутят на границе. Вот, кстати, за что люблю иррианцев, так за честность.
– Это какую такую честность?.. – робко поинтересовался доктор. – И поподробней про запой, если можно…
– Запой я тебе как-нибудь покажу. А иррианцы говорят, что ненавидят нас. И они полностью честны в этом. А вот Мария говорит, что любит и ценит нас, и чёрт меня раздери, если она говорит правду. Да… я ещё помню, иррианцы тогда нам заявили: «Мы убьём заложников». И убили, – Мифлуха вздохнула. – Всё было предельно честно.