– Вот ведь опять! – Мифлуха кивнула на крупный жёлтый плакат, поверх которого уже успела появиться пара заметок поменьше. – Ну с чего они взяли, что я храплю?!
Плакаты «Мифлуха храпит!» появлялись на стене регулярно и всегда были крупными и хорошо оформленными. Кто-то регулярно вывешивал новые. Поэтому Карин Пинк точно знала, что Стена жалоб не действует – Президент упивалась храпом каждую ночь, а его булькающие раскаты будили весь Дворец. Президент твёрдой походкой направилась к стене, локтем откинула в сторону какую-то милую старушку, пытавшуюся наклеить свою жалобу, и сорвала плакат. Сидел он крепко, так что порвался, и в руках у Президента остался только клочок. Старушка полезла бить её клюкой, за что была тут же скручена Карин Пинк.
– Бабка, – Мифлуха посмотрела на неё пристально, – иди в жопу, не видишь, что ли, дело государственное?!
Карин отпустила старую негодницу и пошла вслед за Мифлухой.
– Покаяться, – задумчиво сказала Президент. – Запиши мне на завтра покаяться из-за старушки. Государственное дело или нет – всё равно стыдно. Должно быть стыдно: в такие-то годы оставаться такой прохиндейкой и мешать мне. А ведь она мой гражданин! Я должна за неё покаяться.
Больше происшествий по дороге в музей не случилось. Благополучно добравшись, Мифлуха и Карин начали осмотр экспозиции. Выставлялась новая коллекция картин и иных предметов, отнесённых организаторами к искусству. Чтобы некоторые из них не сильно смущали пришедших, искусство назвали современным, а из динамиков, развешанных по всему залу, монотонный механический голос вещал о том, что, если кто-то что-то из представленного не считает искусством, то только потому, что отстал от жизни, стар, закостенел в сознании, остановился в развитии и впал в маразм. Признаваться в таком никто из посетителей не хотел, так что все находили в экспозиции свои плюсы.
«Красный квадрат», – прочитала Мифлуха практически по слогам. На картине был изображен красный квадрат, написанный масляной краской. Мифлуха пристально посмотрела на полотно, подошла, лизнула его, сплюнула, заглянула на оборот картины. – Странно…
Президент обернулась, чтобы поделиться своими сомнениями с Карин, но заметила, что та смотрит на квадрат каким-то глубоким, понимающим взглядом. И ей стало не по себе от того, что её телохранительница всё поняла, а она – Президент – ничего не смогла найти в этом предмете искусства. «Может быть, я правда слишком стара?», – начала сомневаться Мифлуха. – «Карин-то девка молодая… Может быть, правы динамики, и я просто бесконечно отстала, не могу дотянуться и понять новое? А может быть, через те динамики со мной говорит сам Господь?».
И тут Президент наконец разглядела в глазах Карин Пинк какой-то ненормальный блеск, принюхалась и учуяла странный сладковатый запах, шедший от её верной помощницы. Внимательно оглядев зал, она заметила стойку автомата, какие обычно продают жевательные конфеты за брошенную в прорезь монетку. Мифландия Вторая подошла к автомату, он был почти такой, как автоматический бинокль на смотровой площадке, где они были недавно, и, оценив его конструкцию как знакомую, несильно ударила сбоку, одновременно отжав выходную дужку. Опыт не подвёл и на этот раз – в приёмный лоток выпала сигарета.
Президент взяла косяк и запалила его от автоматически выдвинувшейся зажигалки. Через пару затяжек смотреть на картину стало интересней.
Первое, что заметила Мифлуха: квадрат висит вверх ногами. То есть мазки красной краски не спускаются по полотну, как того следовало бы ожидать, а поднимаются вверх. «Значит, это огонь», – твёрдо решила Президент. Она снова посмотрела на квадрат и поняла, что он имеет перспективу: глядя в его центр, как бы идешь по дороге, вокруг которой вверх поднимается бушующее пламя.
– Тоннель, – неожиданного громко и внятно сказала Карин.
– Точно, и ведёт он из ада в ад, – констатировала Мифлуха.
– Ты не права. Не из ада в ад, а из нынешней жизни в ад.
– Тогда почему и здесь, и там одинаково? – усомнилась Президент.
– А вот это уже потому, что ты права, – отрезала Карин Пинк.
Они ещё несколько минут посмотрели на картину дороги между мирами, Мифлуха всплакнула, и они пошли дальше.
На следующей картине была развилка с тремя путями, а между ними на суку дерева висел шеей в петле дворовый кот. При этом он почему-то смотрел на зрителя открытыми добрыми глазами и улыбался. Мифлуха присмотрелась внимательней – на первый взгляд все три дороги выглядели совершенно одинаково, однако у правой стоял указатель «Центр, 2 км», у левой «Завод ЦБХ, 3 км», а табличка у центральной дороги была обращена к зрителю торцом, так что прочитать написанный на ней текст было невозможно. Все дороги были сильно разбиты и практически утопали в весенней грязи.
– Чего уставилась? Куда пойдёшь-то? – спросил кот.
– А вот если прямо, то там… что? – робко спросила Мифлуха.
– Прямо… – кот заулыбался, – одна грязь… потом автобусная остановка и опять одна грязь. И только в самом конце – афиша Элтона Джона. Даже две, но на одной уже кто-то ободрал его портрет.
– Если б знать наверняка, что Элтон Джон – это то, что мне сейчас нужно… – протянула Президент задумчиво, выпрашивая у кота подсказку.
– Алл ви нид из лав, – промурлыкал кот.
– Значит, Элтон Джон тут ни при чём, – сразу всё поняла Мифлуха, – Значит, завод ЦБХ!
– Верно, – радостно отозвался кот, снял с шеи петлю и убежал по левой дороге вдаль, меся своими лапами грязь весенней распутицы.
Следующая картина была о свободе слова. На ней какой-то человек стоял на митинге и читал газету, но газета была пустой. На плакатах митингующих тоже не было написано ни слова. К этой картине Мифлуха уже второй раз ограбила автомат, причём и для себя, и для Карин. Так что видя столпотворение людей, активно размахивающих пустыми плакатами, и через плечо заглядывая в девственно белую газету гражданина, среди гула толпы, в котором нельзя было разобрать ни слова, Президент почувствовала себя одной из них – участницей и даже почему-то причиной этого странного собрания.